так, – согласился Томми. – Но за что его посадили?

На минуту ему показалось, что его игра – это игра в одни ворота, вслепую, на пустом стадионе. Кит молчал, а Томми знал, что если он не хочет говорить, то не будет говорить ни за что – множество учителей оказались бессильны перед этой особенностью Хогарта.

Кит же в это время сравнивал сказанное Томми с эпатажными записями в его блоге и пытался решить, стоит ли отвечать серьезно, или Попугайчик снова выдал что-то насквозь фальшивое.

– Каждый человек знает, убийца он или нет, – наконец не совсем уверенно сказал он, и Томми замер. – Дело не в том, кто уже убил, дело в том, кто способен на убийство… В наказании за это преступление существует логическая ошибка. В нем нет четко определенной жертвы. Тот, кто помер, – ему уже все равно. Страдают только его родные и близкие. А оценка моральных страданий – крайне зыбкая тема. А еще сама смерть, если убрать из нее фактор физической боли, – всего лишь прерывание планов. Я как-то сказал, что у меня нет цели в жизни, но это не так. Я хочу стать профессиональным футболистом, всю жизнь мечтал. И если, например, кто-нибудь сломает мне ноги… – Кит неосознанно положил ладони на оба колена, – то он, считай, убьет меня, потому что все мои планы рухнут. Но наказание он понесет как за причинение физических повреждений, и через пяток лет будет продолжать веселиться. Это справедливо?

– Нет, – сказал Томми.

– Получается, если все планы Ганса были сосредоточены на том, чтобы стать чьей-то отбивной, то Джек ни в чем не виноват. А с определенной точки зрения даже достоин награды, как исполнитель мечты. Очень сложно исполнить чужую мечту… Тебе родители говорят, что ты самый лучший?

– Иногда. Врут. Мама любит гордиться моими талантами перед подружками, но ни разу не прочитала ничего из того, что я писал.

Кит вынул из кармана мобильник и посмотрел на загоревшийся зеленым экран.

– Половина двенадцатого. Тебя дома не кастрируют?

– Н-нет.

– А в школе как дела?

– Нормально. Морана и компанию больше волнует субботний матч, а не моя персона. Был на репетиции, изображал статую. Твою роль читал Макс Айви, но Минди к нему не особо благоволит, так что быть тебе императором в любом случае.

– Это я знаю, – сказал Кит. – Минди приходила сегодня с цветами. Очаровала мою мамашу. Они чем-то похожи.

– Что ей было нужно? – насторожился Томми.

– Просто навестила. Они все дергаются из-за матча. Открытие сезона.

– Ты сможешь играть?

– Конечно. Я играл с температурой, с отравлением… с какой-то дрянью вроде аллергии, от которой заливался слезами и соплями. С парой синяков на коленях отыграю без проблем.

– В тот день, когда я тебе последний раз звонил… у тебя были какие-то неприятности? Я слышал…

– Не было, – отрезал Кит и поднялся. – Пойдем по домам. Поздно уже.

Томми умолк. Он чувствовал – Кит о многом умалчивает. И о цели визита Минди, и о том, что на самом деле случилось с его коленями.

Момент откровенности ушел. Перед Томми был уже не тот Кит, который готов был вылезти из постели и припереться на берег ночной реки только для того, чтобы послушать о немецком каннибале.

Этот Кит – обычный Хогарт, растянувший вокруг своей личной жизни пару метров колючей проволоки. К нему больше не подступиться.

И Томми, поняв это, остановил и себя: а собирался он рассказать о смущавшем его предложении Карлы, потому что сам справиться с этой задачкой не мог и не знал, где выход из положения.

Кит действительно умолчал о многом, например, о том, что смог уйти на прогулку так поздно потому, что сказал матери: Минди просит его проводить ее от подружки, у которой засиделась в гостях.

Миссис Хогарт отпустила его без единого возражения, и во взгляде ее читалось явное облегчение.

Вместо Минди Кит проводил Томми. Они остановились у угла дома, под раскидистым вязом, окруженным черным заборчиком.

Томми обернулся – свет горел во всех без исключения окнах, даже в его пустующей комнате. Представилось, как миссис Митфорд рыдает на постели, оплакивая своего пропавшего мальчика. Томми отогнал эту картину.

– Спасибо, что пришел, – сказал он. – Я себя отвратно чувствовал. Не с кем поговорить, все вокруг съехали с катушек…

«А ты нормальный, Томми. Ты только что рассказывал историю влюбленного каннибала, и при этом считаешь себя нормальнее остальных, да?

Не в этом дело. Дело в том, что я не один и нашелся человек, который выслушал и поговорил со мной об этом. Я запутался. Я подошел к грани, у которой нужно срочно определить, есть хоть кто-нибудь, кто способен меня понять или нет никакого смысла продолжать оправдывать свое существование. Я совершенно нормален, пока не один. Наверное, так размышлял и Армин Майвес, занимаясь готовкой своих кулинарных изысков».

– Не стоит благодарности, – коротко сказал Кит. – Мне нравится, как ты мыслишь. В этом что-то есть.

– Что?

Кит неопределенно покачал головой.

– Я не могу этого объяснить, Томми. Ты просто запомни. Сейчас все начнет меняться, и мне важно, чтобы ты это помнил. Я не просто так вышел, мне нужно было тебе это сказать – ты единственный в этом городе, кого я хочу видеть в болельщиках на моих матчах. Хочу, чтобы ты понял, в чем тут дело. Ты поймешь. У меня с людьми, которых я держал на прицеле, особенная связь.

– А в кого ты еще стрелял? – растерянно спросил Томми.

– В свою сестру.

– Зачем? А где она? Ты ее… того?

– Ну ты и придурок, – раздраженно сказал Кит, развернулся и пошел по улице, то попадая в желтые пятна тусклых фонарей, то исчезая в полной темноте.

Томми стоял под вязом до тех пор, пока Хогарт не пропал совершенно, а потом присел на заборчик.

Каждый из нас знает, убийца он или нет. Разница лишь в том, что кто-то уже убил, а кто-то просто способен на убийство. Небольшая разница.

Томми посмотрел на свои окна. Они отдалились и поплыли. Снова сдвинулось что-то, словно реальность моментально перестроилась, попав на новые рельсы нового сюжета, а изменения эти произошли только потому, что Томми и Кит этим вечером встретились на берегу реки.

Кит никаких изменений не уловил. Он отсчитал три переулка и завернул в четвертый, и там согнулся пополам, схватившись за ноги. Задышал как можно ровнее, глубоко, контролируя вдох и выдох. Колени предательски дрожали. Боль, долго ожидавшая к себе внимания, разгорелась с новой силой.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Глава 7

Мы должны с тобой серьезно поговорить, Томми. Ты видишь?